Будем как солнце!
ДОН КИХОТ
В замогильном саду, в подметенной крылами
Непоседливых ангелов жухлой аллее,
С деревами в наследственном лиственном хламе,
Нелюдимо, с душою свинца тяжелее,
Хоть и сбросившей иго житейского гнета,
На скамейке сутулится тень Дон Кихота,
И задумчиво - зная, что думать не надо, -
Взгляд посмертный, не дальше ладони простертый,
Мерит тьму над песчаной дорожкою сада,
Где следы прожитого старательно стерты.
[MORE]А из тьмы к нему с ласковым отчим укором
Приглашая к полезным душе разговорам,
Милосердно протянута божья десница,
И, крестясь, ангелок ради гостя хлопочет,
Разгоняя потемки. Но гость сторонится
И как будто не видит и видеть не хочет.
Обращали когда-то весенние полдни
Крылья мельниц в литые мечи великаньи,
А теперь ему кажутся руки господни
Тенью мельничных крыльев в коварном мельканьи,
И с недоброй усмешкой он гонит, отпрянув,
Искушение новых безумств и обманов.
И едва замечает, как, медленно рея,
Ангел алую розу на щит ему ладит,
Знак мадонны, что помнит его в эмпирее
И за верность ему благодарностью платит.
Только рыцарь, недавно еще безупречный,
Оскорбив равнодушьем посланца и даму,
Отвернулся, доверье утратив навечно
И к цветам, и к дурманному их фимиаму.
Белый ангел клонится над жертвой неверья
И стыдливо целует, овеянный светом,
Прошептав: «От нее», - и бесшумные перья
На лету растворяются в небе. И следом
Рыцарь, искоса глянув на вестника рая
И теряя неверье, и вновь умирая,
Забывается смертью последней, такою,
Что и в день воскрешенья оставит в покое.
[/MORE=чытаць далей]
В замогильном саду, в подметенной крылами
Непоседливых ангелов жухлой аллее,
С деревами в наследственном лиственном хламе,
Нелюдимо, с душою свинца тяжелее,
Хоть и сбросившей иго житейского гнета,
На скамейке сутулится тень Дон Кихота,
И задумчиво - зная, что думать не надо, -
Взгляд посмертный, не дальше ладони простертый,
Мерит тьму над песчаной дорожкою сада,
Где следы прожитого старательно стерты.
[MORE]А из тьмы к нему с ласковым отчим укором
Приглашая к полезным душе разговорам,
Милосердно протянута божья десница,
И, крестясь, ангелок ради гостя хлопочет,
Разгоняя потемки. Но гость сторонится
И как будто не видит и видеть не хочет.
Обращали когда-то весенние полдни
Крылья мельниц в литые мечи великаньи,
А теперь ему кажутся руки господни
Тенью мельничных крыльев в коварном мельканьи,
И с недоброй усмешкой он гонит, отпрянув,
Искушение новых безумств и обманов.
И едва замечает, как, медленно рея,
Ангел алую розу на щит ему ладит,
Знак мадонны, что помнит его в эмпирее
И за верность ему благодарностью платит.
Только рыцарь, недавно еще безупречный,
Оскорбив равнодушьем посланца и даму,
Отвернулся, доверье утратив навечно
И к цветам, и к дурманному их фимиаму.
Белый ангел клонится над жертвой неверья
И стыдливо целует, овеянный светом,
Прошептав: «От нее», - и бесшумные перья
На лету растворяются в небе. И следом
Рыцарь, искоса глянув на вестника рая
И теряя неверье, и вновь умирая,
Забывается смертью последней, такою,
Что и в день воскрешенья оставит в покое.
[/MORE=чытаць далей]